Путешествие Ольги Седаковой по «Книге перемен»
Наталья Черныш
ОЛЬГА СЕДАКОВА: СТИХИ, СМЫСЛЫ, ПРОЧТЕНИЯ
Наталья Черныш — доцент кафедры сравнительной филологии восточных и западноевропейских стран Днепропетровского национального университета, Украина. Автор диссертации "«Китайское путешествие» Ольги Седаковой в контексте диалога традиционных культур". Научные интересы: современная и классическая поэзия Китая, поэтика, а также проблемы художественного перевода.
* фрагмент статьи из сборника
Заявленная тема данной работы не покажется экстравагантной, если понимать ее как результат и путь исследовательского прочтения поэтической книги «Китайское путешествие». Такое прочтение открывает новые и неожиданные смысловые связи поэтической книги с древнекитайской философской мыслью. Мы увидим, что древнекитайская культура открывается поэту как священная книга, чтение которой оказывается увлекательным путешествием поэта и читателя в мир классического Востока.
Такое прочтение поэтической книги существенно отличается от уже предпринятых попыток рассматривать «Китайское путешествие» в соотнесении с лейтмотивами, образностью, символами китайской культуры1. Каждая из таких работ интересна сама по себе, но мало связана с темой нашего исследования. Наш путь — в пошаговом следовании за раскрывающимися смыслами «Китайского путешествия» от стихотворения к стихотворению благодаря поясняющей силе древней «Книги перемен». Но сначала несколько важных наблюдений.
Уже первое стихотворение «Китайского путешествия» задает тон следующего чтения. Перед нами не диковинная страна джонок, пагод, изогнутых крыш — известных приобретений восточной культуры, хотя эти образы и появятся в поэтической книге чуть позже. Первое и поэтому самое сильное впечатление от путешествия «туда» — это встреча с таким деревом, как дoма:
Уже первое стихотворение «Китайского путешествия» задает тон следующего чтения. Перед нами не диковинная страна джонок, пагод, изогнутых крыш — известных приобретений восточной культуры, хотя эти образы и появятся в поэтической книге чуть позже. Первое и поэтому самое сильное впечатление от путешествия «туда» — это встреча с таким деревом, как дoма:
1 См. работы А. Жолковского, Е. Кудрявцевой, Н. Медведевой: Жолковский А. «Неужели?» Ольга Седакова. «Китайское путешествие», magazines.russ.ru/zvezda/2007 (дата обращения: 12.12.2015); Кудрявцева Е. Анализ и интерпретация поэтического цикла «Китайское путешествие», www.jfsl.de/publikationen/ 2004/Druckversionen/koudrjavceva.pdf (дата обращения: 12.12.2015); Медведева Н. Образ Китая в русской поэтической традиции (Гумилев, Бродский, Седакова), cyberleninka.ru/article/n/obraz-kitaya-v-russkoy-poeticheskoy-traditsii-n-gumilyov-o-sedakova-i-brodskiy-1 (дата обращения: 12.12.2015
Такое прочтение поэтической книги существенно отличается от уже предпринятых попыток рассматривать «Китайское путешествие» в соотнесении с лейтмотивами, образностью, символами китайской культуры1. Каждая из таких работ интересна сама по себе, но мало связана с темой нашего исследования. Наш путь — в пошаговом следовании за раскрывающимися смыслами «Китайского путешествия» от стихотворения к стихотворению благодаря поясняющей силе древней «Книги перемен». Но сначала несколько важных наблюдений.
Уже первое стихотворение «Китайского путешествия» задает тон следующего чтения. Перед нами не диковинная страна джонок, пагод, изогнутых крыш — известных приобретений восточной культуры, хотя эти образы и появятся в поэтической книге чуть позже. Первое и поэтому самое сильное впечатление от путешествия «туда» — это встреча с таким деревом, как дoма:
Уже первое стихотворение «Китайского путешествия» задает тон следующего чтения. Перед нами не диковинная страна джонок, пагод, изогнутых крыш — известных приобретений восточной культуры, хотя эти образы и появятся в поэтической книге чуть позже. Первое и поэтому самое сильное впечатление от путешествия «туда» — это встреча с таким деревом, как дoма:
1 См. работы А. Жолковского, Е. Кудрявцевой, Н. Медведевой: Жолковский А. «Неужели?» Ольга Седакова. «Китайское путешествие», http://magazines.russ.ru/zvezda/2007; Кудрявцева Е. Анализ и интерпретация поэтического цикла «Китайскоепутешествие», http://www.jfsl.de/publikationen/2004/Druckversionen/koudrjavceva.pdf; Медведева Н. Образ Китая в русской поэтической традиции (Гумилев, Бродский, Седакова), http://cyberleninka.ru/article/n/obraz-kitaya-v-russkoy-poeticheskoy-traditsii-n-gumilyov-o-sedakova-i-brodskiy-1.
Родина! вскрикнуло сердце при виде ивы:
такие ивы в Китае,
смывающие свой овал с великой охотой.
(1: 327)2
такие ивы в Китае,
смывающие свой овал с великой охотой.
(1: 327)2
2 Здесь и далее при цитировании произведений Ольги Седаковой в скобках указываются том и номер страницы по изданию: Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010.
Родина! вскрикнуло сердце при виде ивы:
такие ивы в Китае,
смывающие свой овал с великой охотой.
(1: 327)2
такие ивы в Китае,
смывающие свой овал с великой охотой.
(1: 327)2
2 Здесь и далее при цитировании произведений Ольги Седаковой в скобках указываются том и номер страницы по изданию: Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010.
Так начинается путешествие на Восток, культура которого станет любимым учителем и другом, как и все, что вызывает восхищение у поэта. Дальнейшее осторожное прикосновение к культурным дарам не потревожит их первоначальный смысл, и тогда вещи как будто сами начинают разговаривать. Именно так и представлена восточная классическая мысль в «Китайском путешествии», любовно и аккуратно.
Первое читательское восприятие поэтической книги — это видимые картины китайской живописи: «медленно плывет джонка в каменных берегах», «карликовые сосны, плакучие ивы», «путник в одежде светлой, белой», «крыши, поднятые по краям, как удивленные брови». Взгляд читателя отдыхает как перед китайской картиной, основным посылом которой является не вызов сильных эмоций, а умиротворение, покой и просветленность. Именно эти качества древневосточной культуры окажут неизгладимое впечатление на Ольгу Седакову. Она скажет в одном из выступлений: «восточная культура — это богатый и тихий мир, не экзотичный, но другой общечеловеческий путь развития, здесь природа познается, а не переделывается, здесь главное внимание, а не активность. Этот мир устроен тонко и кротко, и насилие здесь неуспешно»3.
3 Седакова О. Беседы об Органике 0/2. См.: https://www.youtube.com/watch?v=xaJtcQxOFqU&list=PL_eijTvwb-0_vdDtaaiBqASWwZO12NiMo&index=3(дата обращения: 27.11.2015).
Первое читательское восприятие поэтической книги — это видимые картины китайской живописи: «медленно плывет джонка в каменных берегах», «карликовые сосны, плакучие ивы», «путник в одежде светлой, белой», «крыши, поднятые по краям, как удивленные брови». Взгляд читателя отдыхает как перед китайской картиной, основным посылом которой является не вызов сильных эмоций, а умиротворение, покой и просветленность. Именно эти качества древневосточной культуры окажут неизгладимое впечатление на Ольгу Седакову. Она скажет в одном из выступлений: «восточная культура — это богатый и тихий мир, не экзотичный, но другой общечеловеческий путь развития, здесь природа познается, а не переделывается, здесь главное внимание, а не активность. Этот мир устроен тонко и кротко, и насилие здесь неуспешно»3.
3 Седакова О. Беседы об Органике 0/2. См.: https://www.youtube.com/watch?v=xaJtcQxOFqU&list=PL_eijTvwb-0_vdDtaaiBqASWwZO12NiMo&index=3 (дата обращения: 27.11.2015).
На начальном этапе формирования образа Китая в русской поэзии проступает восприятие Востока как мира экзотического, райского, другого. Индия и Китай объединяются под общим названием Поднебесная — место под покровительством Неба, тем самым формируется образ Востока как духовного прибежища. Собственно «китайского» в русской поэзии вплоть до конца XIX века очень мало. И в начале ХХ века отношение к Востоку скорее отстраненное, есть интерес к экзотическим образам, к новым формам стиха. Пожалуй, первый, кто в русской литературе заговорил об особенностях китайского взгляда на мир, — это Лев Толстой, который в разное время совместно с другими переводчиками работал над переводом книги «Дао дэ цзин». Для него эта книга вместе с индийской и древнегреческой мудростью станет «актуальным чтением», «лично ему интимно знакомым опытом», заметит Ольга Седакова4. Такое отношение к китайской мудрости, вслед за традицией Гете и Пушкина5, подхватит Ольга Седакова в «Китайском путешествии», сохранив развитую талантом Пушкина способность к «всемирной отзывчивости».
4 Седакова О. Весть Льва Толстого. См.: http://www.olgasedakova.com/Poetica/1088 (дата обращения: 6.10.2015).
5 Вяч.Вс. Иванов видит у Гете и Пушкина близость поэтических установок: «И Пушкину, и Гете удалось (как и во многом другом) выйти за рамки ограничений места и времени: они могли находиться в разных культурах и в каждой стране и в каждой эпохе быть как дома вместе со своими читателями» (Иванов Вяч.Вс. Темы и стили Востока в поэзии Запада // Иванов Вяч.Вс. Восточные мотивы. Стихотворения и поэмы. М.: Наука, 1985. С. 462).
5 Вяч.Вс. Иванов видит у Гете и Пушкина близость поэтических установок: «И Пушкину, и Гете удалось (как и во многом другом) выйти за рамки ограничений места и времени: они могли находиться в разных культурах и в каждой стране и в каждой эпохе быть как дома вместе со своими читателями» (Иванов Вяч.Вс. Темы и стили Востока в поэзии Запада // Иванов Вяч.Вс. Восточные мотивы. Стихотворения и поэмы. М.: Наука, 1985. С. 462).
На начальном этапе формирования образа Китая в русской поэзии проступает восприятие Востока как мира экзотического, райского, другого. Индия и Китай объединяются под общим названием Поднебесная — место под покровительством Неба, тем самым формируется образ Востока как духовного прибежища. Собственно «китайского» в русской поэзии вплоть до конца XIX века очень мало. И в начале ХХ века отношение к Востоку скорее отстраненное, есть интерес к экзотическим образам, к новым формам стиха. Пожалуй, первый, кто в русской литературе заговорил об особенностях китайского взгляда на мир, — это Лев Толстой, который в разное время совместно с другими переводчиками работал над переводом книги «Дао дэ цзин». Для него эта книга вместе с индийской и древнегреческой мудростью станет «актуальным чтением», «лично ему интимно знакомым опытом», заметит Ольга Седакова4. Такое отношение к китайской мудрости, вслед за традицией Гете и Пушкина5, подхватит Ольга Седакова в «Китайском путешествии», сохранив развитую талантом Пушкина способность к «всемирной отзывчивости».
4 Седакова О. Весть Льва Толстого. См.: http://www.olgasedakova.com/Poetica/1088 (дата обращения: 6.10.2015).
5 Вяч.Вс. Иванов видит у Гете и Пушкина близость поэтических установок: «И Пушкину, и Гете удалось (как и во многом другом) выйти за рамки ограничений места и времени: они могли находиться в разных культурах и в каждой стране и в каждой эпохе быть как дома вместе со своими читателями» (Иванов Вяч.Вс. Темы и стили Востока в поэзии Запада // Иванов Вяч.Вс. Восточные мотивы. Стихотворения и поэмы. М.: Наука, 1985. С. 462).
В «Китайском путешествии» Ольги Седаковой можно найти и скрытые мифологические образы Паньгу или дерева Цзянму, прочитать темы Лао-цзы и мудрость Конфуция, найти переклички с первой поэтической антологией «Ши цзин», но самым неожиданным окажется открытие внутренней связи с основной тайной Древнего Китая — «И цзин», «Книгой перемен». Классическая мысль — вот основной ландшафт «Китайского путешествия». Классическая мысль — это огромное старое дерево:
задыхается, бегом бежит сердце
с совершенно пустой котомкой
по стволу, по холмам и оврагам веток…
(1: 329)
задыхается, бегом бежит сердце
с совершенно пустой котомкой
по стволу, по холмам и оврагам веток…
(1: 329)
Для нее время не властно, поэтому «падая, не падают, / окунаются в воду и не мокнут длинные рукава деревьев» (1: 329). Вся древневосточная мудрость Китая спрятана в свернутом виде в небольших восемнадцати стихотворениях «Китайского путешествия»6.
Эпиграф «Китайского путешествия» — это слова из четвертой главы «Дао дэ цзин»7 в переводе Ян Хин-шуна, напоминающие загадку для знатоков. На эти слова Ольга Седакова отзывается в четвертом стихотворении тоже формой загадки:
Эпиграф «Китайского путешествия» — это слова из четвертой главы «Дао дэ цзин»7 в переводе Ян Хин-шуна, напоминающие загадку для знатоков. На эти слова Ольга Седакова отзывается в четвертом стихотворении тоже формой загадки:
6 Мифологическому герою древнего Китая, Паньгу (его имя дословно — свернувшаяся древность), понадобилось восемнадцать тысячелетий для того, чтобы из первозданного хаоса разъединить Землю и Небо, и еще восемнадцать тысяч лет для того, чтобы сделать Небо высоким, а Землю низкой, чтобы человеку было достаточно пространства для деятельности. Книга «Дао-дэ цзин» зеркально отражает цикл Паньгу (восемнадцать тысяч лет). Лао-цзы понадобится восемьдесят одна глава для описания того, как вернуть человеческому сердцу правильное состояние.
7 Если притупить его проницательность, освободить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим (Лао-цзы. Дао дэ цзин // Древнекитайская философия. Собр. текстов: В 2 т. М.: Мысль, 1972. Т. 1. С. 116).
7 Если притупить его проницательность, освободить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим (Лао-цзы. Дао дэ цзин // Древнекитайская философия. Собр. текстов: В 2 т. М.: Мысль, 1972. Т. 1. С. 116).
Величиной с око ласточки,
с крошку сухого хлеба,
с лестницу на крыльях бабочки,
с лестницу, кинутую с неба,
с лестницу, по которой
никому не хочется лезть;
мельче, чем видят пчелы
и чем слово есть.
(1: 330)
Для нее время не властно, поэтому «падая, не падают, / окунаются в воду и не мокнут длинные рукава деревьев» (1: 329). Вся древневосточная мудрость Китая спрятана в свернутом виде в небольших восемнадцати стихотворениях «Китайского путешествия»6.
Эпиграф «Китайского путешествия» — это слова из четвертой главы «Дао дэ цзин»7 в переводе Ян Хин-шуна, напоминающие загадку для знатоков. На эти слова Ольга Седакова отзывается в четвертом стихотворении тоже формой загадки:
Эпиграф «Китайского путешествия» — это слова из четвертой главы «Дао дэ цзин»7 в переводе Ян Хин-шуна, напоминающие загадку для знатоков. На эти слова Ольга Седакова отзывается в четвертом стихотворении тоже формой загадки:
Величиной с око ласточки,
с крошку сухого хлеба,
с лестницу на крыльях бабочки,
с лестницу, кинутую с неба,
с лестницу, по которой
никому не хочется лезть;
мельче, чем видят пчелы
и чем слово есть.
(1: 330)
6 Мифологическому герою древнего Китая, Паньгу (его имя дословно — свернувшаяся древность), понадобилось восемнадцать тысячелетий для того, чтобы из первозданного хаоса разъединить Землю и Небо, и еще восемнадцать тысяч лет для того, чтобы сделать Небо высоким, а Землю низкой, чтобы человеку было достаточно пространства для деятельности. Книга «Дао-дэ цзин» зеркально отражает цикл Паньгу (восемнадцать тысяч лет). Лао-цзы понадобится восемьдесят одна глава для описания того, как вернуть человеческому сердцу правильное состояние
7 Если притупить его проницательность, освободить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим (Лао-цзы. Дао дэ цзин // Древнекитайская философия. Собр. текстов: В 2 т. М.: Мысль, 1972. Т. 1. С. 116
Попробуйте отгадать, что это! Интересным покажется сопоставление двух стихов тому, кто обратит на это внимание.
В центре древнекитайской традиции находится человек, обладающий знаниями и культурой (цзюн-цзы — благородный муж), которого Конфуций противопоставил ничтожным людям (сяо жень). Многие суждения Конфуция исходят из этого противопоставления. В «Китайском путешествии» нет упоминания имени Конфуция, но контур конфуцианского человека культуры обозначен в поэтической книге русского поэта. Это такой человек, который доверяет тому, кто сам может знать и понимать: «Люди, знаешь, жадны и всегда болеют…», «Знаете ли вы, карликовые сосны, плакучие ивы…», «Знаешь что? Мне никто никогда не верил…», «Ты знаешь, я так тебя люблю…». Здесь доверительность такого рода, когда сообщается нечто, что обычно никому не рассказывается, только самым дорогим и любимым. Кульминацией этой дружественной связи «знающих» служит тринадцатое стихотворение, в котором усиливается значимость «знающих» четырехкратным повторением: «Знающие кое-что о страсти… / знающие кое-что о мире… / знающие, что … / знающие, откуда…» В стихотворении этот ряд замыкается семантически насыщенным словом «любящие»: «любящие быть вместе», что вводит слова знающие — любящие в один общий ряд. Здесь «знающие» и «любящие» противопоставляются «простым скупцам и грубиянам» — ничтожным людям, по Конфуцию.
В центре древнекитайской традиции находится человек, обладающий знаниями и культурой (цзюн-цзы — благородный муж), которого Конфуций противопоставил ничтожным людям (сяо жень). Многие суждения Конфуция исходят из этого противопоставления. В «Китайском путешествии» нет упоминания имени Конфуция, но контур конфуцианского человека культуры обозначен в поэтической книге русского поэта. Это такой человек, который доверяет тому, кто сам может знать и понимать: «Люди, знаешь, жадны и всегда болеют…», «Знаете ли вы, карликовые сосны, плакучие ивы…», «Знаешь что? Мне никто никогда не верил…», «Ты знаешь, я так тебя люблю…». Здесь доверительность такого рода, когда сообщается нечто, что обычно никому не рассказывается, только самым дорогим и любимым. Кульминацией этой дружественной связи «знающих» служит тринадцатое стихотворение, в котором усиливается значимость «знающих» четырехкратным повторением: «Знающие кое-что о страсти… / знающие кое-что о мире… / знающие, что … / знающие, откуда…» В стихотворении этот ряд замыкается семантически насыщенным словом «любящие»: «любящие быть вместе», что вводит слова знающие — любящие в один общий ряд. Здесь «знающие» и «любящие» противопоставляются «простым скупцам и грубиянам» — ничтожным людям, по Конфуцию.
«Китайское путешествие» как отдельное самостоятельное произведение в композиционном плане откликается на мысли Конфуция о назначении поэзии, который был составителем первой поэтической антологии «Ши цзин» — «Книги песен». Структура этой книги хорошо изучена, кратко ее можно представить как «нисходяще-восходящее движение», которое имеет свою строгую логику развития. В Древнем Китае поэтическое творчество понимается как восхождение (син 兴) от грубых материальных форм в мир духовного обновления: «...поднявшись из глубин множества сердец, он (дух. — Н.Ч.) как бы сосредотачивается в едином дыхании единых уст»8.
8 Лисевич И.С. Литературная мысль Китая на рубеже древности и средних веков. М.: Наука, 1973. С. 130.
«Китайское путешествие» как отдельное самостоятельное произведение в композиционном плане откликается на мысли Конфуция о назначении поэзии, который был составителем первой поэтической антологии «Ши цзин» — «Книги песен». Структура этой книги хорошо изучена, кратко ее можно представить как «нисходяще-восходящее движение», которое имеет свою строгую логику развития. В Древнем Китае поэтическое творчество понимается как восхождение (син 兴) от грубых материальных форм в мир духовного обновления: «...поднявшись из глубин множества сердец, он (дух. — Н.Ч.) как бы сосредотачивается в едином дыхании единых уст»8.
8 Лисевич И.С. Литературная мысль Китая на рубеже древности и средних веков. М.: Наука, 1973. С. 130.
«Китайское путешествие» начинается картинами радостного узнавания и открытия: «спокойны воды», «медленно плывет джонка в каменных берегах», «отвязанная лодка / плывет не размышляя». Но уже в седьмом стихотворении иначе:
Лодка летит
по нижней влажной лазури,
небо быстро темнеет
и глазами другого сапфира глядит.
(1: 333)
Лодка летит
по нижней влажной лазури,
небо быстро темнеет
и глазами другого сапфира глядит.
(1: 333)
По-видимому, нижней композиционной точкой «Китайского путешествия» являются девятое и десятое стихотворения, затем ведущим окажется движение вверх и достижение в восемнадцатом стихотворении «в едином дыхании единых уст» состояния благодарности, от первого слова-действия «похвалим» к последнему слову-состоянию «хвала». Здесь хоровое исполнение гимна во славу высокого единства. Как дальше будет видно, в восемнадцатом стихотворении собраны образы и темы всех предыдущих стихотворений в соответствии с символикой восемнадцатой гексаграммы «Книги перемен», в которой сказано: «восстановить отношения с предками» путем «жертвоприношения у западной горы» в форме похвалы всем носителям «положительных сил» и «достижений предыдущих позиций»9.
9 Цит. по: Щуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М.: Наука, 1993. С. 333.
По-видимому, нижней композиционной точкой «Китайского путешествия» являются девятое и десятое стихотворения, затем ведущим окажется движение вверх и достижение в восемнадцатом стихотворении «в едином дыхании единых уст» состояния благодарности, от первого слова-действия «похвалим» к последнему слову-состоянию «хвала». Здесь хоровое исполнение гимна во славу высокого единства. Как дальше будет видно, в восемнадцатом стихотворении собраны образы и темы всех предыдущих стихотворений в соответствии с символикой восемнадцатой гексаграммы «Книги перемен», в которой сказано: «восстановить отношения с предками» путем «жертвоприношения у западной горы» в форме похвалы всем носителям «положительных сил» и «достижений предыдущих позиций»9.
9 Цит. по: Щуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М.: Наука, 1993. С. 333.
