Поэтическая антропология Ольги Седаковой. Диалог с Сергеем Аверинцевым и Борисом Пастернаком
Вера Поцци
ОЛЬГА СЕДАКОВА: СТИХИ, СМЫСЛЫ, ПРОЧТЕНИЯ
Вера Поцци защитила диссертацию по философии в Миланском университете, Италия, в 2015 году. Научные интересы: философия, православная мысль 18 и 19 веков, а также второй половины 20 века и постсоветского времени. Автор перевода на итальянский эссе Ольги Седаковой «The Light of Life».
* фрагмент статьи из сборника
“
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков
(Ин. 1: 4)
Све́те ти́хий <…>
Сыне Божий, живо́т дая́й
(Ин. 1: 4)
Све́те ти́хий <…>
Сыне Божий, живо́т дая́й
В 2010 году вышло в свет собрание сочинений Ольги Седаковой «Четыре тома». Сами по себе названия томов («Стихи», «Переводы», «Poetica» и «Moralia») свидетельствуют о напряженных поэтических и интеллектуальных поисках, отражающих удивительно разнообразные интересы и познания автора. У Седаковой поэзия и эссеистика тесно переплетены между собой, в обеих сферах творчества проявляется живой интерес к важнейшим проблемам гуманистической культуры.
Особенно красноречивы названия третьего и четвертого томов — «Poetica» и «Moralia». Для первого и второго томов Седакова выбрала привычные заглавия «Стихи» и «Переводы», однако при подготовке сборников эссе и статей предпочтение было отдано латинским названиям: в первом звучит отголосок традиции, восходящей к Аристотелю и Горацию, второй, прежде всего, заставляет вспомнить «Моралии» Плутарха, оказавшие широкое влияние на философию и литературу эпохи Возрождения.
Особенно красноречивы названия третьего и четвертого томов — «Poetica» и «Moralia». Для первого и второго томов Седакова выбрала привычные заглавия «Стихи» и «Переводы», однако при подготовке сборников эссе и статей предпочтение было отдано латинским названиям: в первом звучит отголосок традиции, восходящей к Аристотелю и Горацию, второй, прежде всего, заставляет вспомнить «Моралии» Плутарха, оказавшие широкое влияние на философию и литературу эпохи Возрождения.
В названии «Poetica» звучит глагол ποιεĩν, подчеркивающий практическую сторону поэтического творчества и творчества вообще1: собранные в книге тексты касаются в первую очередь поэзии (и ее связи с другими областями знаний, например, поэзия в свете философии, поэзия как техника, поэзия в свете истории, поэзия как выражение несогласия с идеологическим контекстом2) и поэтов (среди которых Пушкин, Хлебников, Пастернак, Бунин, Ахматова, Бродский, Елена Шварц), но в то же время эти тексты в своей совокупности также являются результатом деятельности поэта, творческим жестом. Речь идет о творчестве не в общем смысле — не о выдумке и тем более не об игре воображения, а в смысле, который заложен в выбранном Седаковой заглавии. Творчество как делание в мире, как поэтическая деятельность, при которой говорящий связан с содержанием того, что он изучает, и наоборот. Открывает том сочинение, представляющее собой отдельную книгу, — «Похвала поэзии»: по признанию Седаковой, это ее «первая попытка писать прозой <…>, нечто вроде "Поэтического искусства"»3. В диалоге с другими поэтами и в этом стоящем особняком тексте, в Ars Poetica, Седакова излагает собственное видение поэзии и одновременно совершает творческий акт: это не «слово» о поэзии, а бесконечный диалог с ее сутью.
1 Седакова О. Церковнославяно-русские паронимы. Материалы к словарю. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2005. С. 353−354. Церковнославянский глагол «твори́ти» по значению совпадает с греческим ποιεĩν. Господь, Создатель — это Творецъ, Ποιητης, например: «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым».
2 Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. Т. 3. С. 9. Далее ссылки на это издание даются с указанием в скобках номера тома и страниц.
3 An interview with Olga Sedakova // Sedakova O. In praise of poetry / Eds C. Clark, K. Golubovich, S.Sandler. NY: Open Letter, 2014. P. 193.
2 Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. Т. 3. С. 9. Далее ссылки на это издание даются с указанием в скобках номера тома и страниц.
3 An interview with Olga Sedakova // Sedakova O. In praise of poetry / Eds C. Clark, K. Golubovich, S.Sandler. NY: Open Letter, 2014. P. 193.
В названии «Poetica» звучит глагол ποιεĩν, подчеркивающий практическую сторону поэтического творчества и творчества вообще1: собранные в книге тексты касаются в первую очередь поэзии (и ее связи с другими областями знаний, например, поэзия в свете философии, поэзия как техника, поэзия в свете истории, поэзия как выражение несогласия с идеологическим контекстом2) и поэтов (среди которых Пушкин, Хлебников, Пастернак, Бунин, Ахматова, Бродский, Елена Шварц), но в то же время эти тексты в своей совокупности также являются результатом деятельности поэта, творческим жестом. Речь идет о творчестве не в общем смысле — не о выдумке и тем более не об игре воображения, а в смысле, который заложен в выбранном Седаковой заглавии. Творчество как делание в мире, как поэтическая деятельность, при которой говорящий связан с содержанием того, что он изучает, и наоборот. Открывает том сочинение, представляющее собой отдельную книгу, — «Похвала поэзии»: по признанию Седаковой, это ее «первая попытка писать прозой <…>, нечто вроде "Поэтического искусства"»3. В диалоге с другими поэтами и в этом стоящем особняком тексте, в Ars Poetica, Седакова излагает собственное видение поэзии и одновременно совершает творческий акт: это не «слово» о поэзии, а бесконечный диалог с ее сутью.
1 Седакова О. Церковнославяно-русские паронимы. Материалы к словарю. М.: Греко-латинский кабинет Ю.А.Шичалина, 2005. С. 353–354. Церковнославянский глагол «твори́ти» по значению совпадает с греческим ποιεĩν. Господь, Создатель — это Творецъ, Ποιητης, например: «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым».
2 Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. Т. 3. С. 9. Далее ссылки на это издание даются с указанием в скобках номера тома и страниц.
3 An interview with Olga Sedakova// Sedakova O. In praise of poetry / Eds C. Clark, K. Golubovich, S.Sandler. NY: Open Letter, 2014. P. 193.
Заглавие «Moralia», с одной стороны, указывает на настоящее время: mores, нравы конкретной, нашей исторической эпохи с удивительной проницательностью описаны в таких работах, как «Морализм искусства, или О зле посредственности», «После постмодернизма», «Посредственность как социальная опасность». На редкость ясный и в то же время избегающий крайностей катастрофического или наивно оптимистического взгляд на события нашего времени обусловлен желанием «выслушать его сообщение, прочитать эту кардиограмму нашей современности; что поют в нашей Поднебесной»4. Впрочем, книга уводит читателя за границы современности, к более сложному mos maiorum, к системе ценностей и проблем, относящихся не к последнему этапу истории, а к человеческой культуре как таковой: свобода, дружба, воля, традиция, символ, гуманизм, миф, счастье, смерть, надежда.
4 Седакова О. Вопрос о человеке в современной секулярной культуре. Доклад на Международной научно-богословской конференции «Жизнь во Христе: христианская нравственность, аскетическое предание Церкви и вызовы современной эпохи» 15−18 ноября 2010 года, Москва // www.olgasedakova.com/
Moralia/872 (дата обращения: 10.12.2014).
Moralia/872 (дата обращения: 10.12.2014).
Заглавие «Moralia», с одной стороны, указывает на настоящее время: mores, нравы конкретной, нашей исторической эпохи с удивительной проницательностью описаны в таких работах, как «Морализм искусства, или О зле посредственности», «После постмодернизма», «Посредственность как социальная опасность». На редкость ясный и в то же время избегающий крайностей катастрофического или наивно оптимистического взгляд на события нашего времени обусловлен желанием «выслушать его сообщение, прочитать эту кардиограмму нашей современности; что поют в нашей Поднебесной»4. Впрочем, книга уводит читателя за границы современности, к более сложному mos maiorum, к системе ценностей и проблем, относящихся не к последнему этапу истории, а к человеческой культуре как таковой: свобода, дружба, воля, традиция, символ, гуманизм, миф, счастье, смерть, надежда.
4 Седакова О. Вопрос о человеке в современной секулярной культуре. Доклад на Международной научно-богословской конференции «Жизнь во Христе: христианская нравственность, аскетическое предание Церкви и вызовы современной эпохи» 15–18 ноября 2010 года, Москва // http://www.olgasedakova.com/Moralia/872 (дата обращения: 10.12.2014).
Названия томов служат указателями, помогающими приблизиться к тому, что, как мы попытаемся доказать, уместно назвать «поэтической антропологией»: стремление понять смысл истории культуры, с одной стороны, и внимание к современным нравам, с другой, характеризуют нескончаемый диалог между автором и временем — вернее, с живущим во времени человеком. О похожем напряженном стремлении писал важный для Седаковой поэт и мыслитель — Т.С. Элиот: «Значение и понятие традиции намного шире. Ее нельзя унаследовать <…>. Чувство истории <…> обязывает человека писать не только с точки зрения представителя своего поколения, но и с ощущением того, что вся европейская литература, начиная с Гомера и включая всю национальную литературу, существует как бы одновременно и составляет один временной ряд»5.
5 Элиот Т.С. Традиция и индивидуальный талант / Перевод Н. Зинкевич // «Называть вещи своими именами». Программные выступления мастеров западно-европейской литературы XX века: Франция, Италия, Испания, Германия, Австрия, Швейцария, Швеция, Дания, Норвегия, Великобритания». М.: Прогресс, 1986. С. 477.
Названия томов служат указателями, помогающими приблизиться к тому, что, как мы попытаемся доказать, уместно назвать «поэтической антропологией»: стремление понять смысл истории культуры, с одной стороны, и внимание к современным нравам, с другой, характеризуют нескончаемый диалог между автором и временем — вернее, с живущим во времени человеком. О похожем напряженном стремлении писал важный для Седаковой поэт и мыслитель — Т.С. Элиот: «Значение и понятие традиции намного шире. Ее нельзя унаследовать <…>. Чувство истории <…> обязывает человека писать не только с точки зрения представителя своего поколения, но и с ощущением того, что вся европейская литература, начиная с Гомера и включая всю национальную литературу, существует как бы одновременно и составляет один временной ряд»5.
5 Элиот Т.С. Традиция и индивидуальный талант / Перевод Н. Зинкевич // «Называть вещи своими именами». Программные выступления мастеров западно-европейской литературы XX века: Франция, Италия, Испания, Германия, Австрия, Швейцария, Швеция, Дания, Норвегия, Великобритания». М.: Прогресс, 1986. С. 477.
Так вырисовывается целый ряд противопоставлений (прошлое / настоящее, традиция / новизна, слушание / творение), не позволяющих описывать позицию Седаковой в категориях консервативный vs прогрессивный.
Второе замечание, касающееся «Четырех томов». В том второй, «Переводы», вошла часть многочисленных переводческих работ Седаковой: духовные сочинения, древние церковные и монашеские тексты, отрывки из литургии в переводе с церковнославянского, сочинения латинских поэтов, гимны cвятого Франциска Ассизского, сонеты Петрарки и Данте, вплоть до европейской поэзии XX века — Эзры Паунда, Райнера Мария Рильке, Пауля Целана, Томаса Стернза Элиота, Филиппа Жакоте. В том третий, «Poetica», как уже говорилось, включены статьи, в которых Седакова, опираясь на собственный поэтический опыт, сопоставляет себя с поэтами, с которыми ей интересно вести диалог, — с их даром, творчеством и духовным миром. Наконец, том четвертый, «Moralia», разделен на две части — «Темы» и «Лица». Впрочем, и в первой части немало работ, посвященных тем, кто вошел в историю культуры (например, Данте, Бонхеффер, Бахтин).
Таким образом, «Четыре тома» раскрывают и вторую особенность антропологии Седаковой: присутствие другого, другого художника, другого мыслителя, другого деятеля культуры. Важно при этом, что другой человек представляет собой не недоступную пониманию монаду, творца индивидуального, оторванного от других мира. Другой человек достоин внимания и уважения, ибо его опыт, прежде всего, человеческий. Принадлежность общему миру в наше время признается отнюдь не всеми, и Седакова это понимает:
Второе замечание, касающееся «Четырех томов». В том второй, «Переводы», вошла часть многочисленных переводческих работ Седаковой: духовные сочинения, древние церковные и монашеские тексты, отрывки из литургии в переводе с церковнославянского, сочинения латинских поэтов, гимны cвятого Франциска Ассизского, сонеты Петрарки и Данте, вплоть до европейской поэзии XX века — Эзры Паунда, Райнера Мария Рильке, Пауля Целана, Томаса Стернза Элиота, Филиппа Жакоте. В том третий, «Poetica», как уже говорилось, включены статьи, в которых Седакова, опираясь на собственный поэтический опыт, сопоставляет себя с поэтами, с которыми ей интересно вести диалог, — с их даром, творчеством и духовным миром. Наконец, том четвертый, «Moralia», разделен на две части — «Темы» и «Лица». Впрочем, и в первой части немало работ, посвященных тем, кто вошел в историю культуры (например, Данте, Бонхеффер, Бахтин).
Таким образом, «Четыре тома» раскрывают и вторую особенность антропологии Седаковой: присутствие другого, другого художника, другого мыслителя, другого деятеля культуры. Важно при этом, что другой человек представляет собой не недоступную пониманию монаду, творца индивидуального, оторванного от других мира. Другой человек достоин внимания и уважения, ибо его опыт, прежде всего, человеческий. Принадлежность общему миру в наше время признается отнюдь не всеми, и Седакова это понимает:
В отличие от первичных мифов и метафор эти, поздние, — личные, «на одного», но они тоже по-своему цельны, тоже складываются в некоторое системное целое, которое называют «миром поэта». <…> Не ставится при этом только наивный вопрос: каково, собственно, отношение каждого из этих личных «миров» к нашему общему миру?6
6 Седакова О. Поэзия и антропология (3: 101).
В отличие от первичных мифов и метафор эти, поздние, — личные, «на одного», но они тоже по-своему цельны, тоже складываются в некоторое системное целое, которое называют «миром поэта». <…> Не ставится при этом только наивный вопрос: каково, собственно, отношение каждого из этих личных «миров» к нашему общему миру?6
6 Седакова О. Поэзия и антропология (3: 101).
История и новизна, сопоставление с «неподвижными звездами» поэзии и искусства, опасность посредственности, проявление сострадания в отношениях «я-и-другой». Каждое из этих слов входит в словарь мира Седаковой и одновременно является отзвуком чужих голосов, литературных, философских и богословских источников, которые при тщательном рассмотрении ее поэтического и научного творчества нельзя обойти вниманием.
Предмет нашего исследования отличается своеобразием, присутствует во всех литературных жанрах. Чтобы приблизиться к нему, необходимо смиренно признать его жизненную оригинальность и не пытаться вписать его в какие-либо течения или расхожие таксономические схемы.
Некоторые люди, послужившие Седаковой образцами и источниками поэтического вдохновения, вошли в ее поэтический мир через свои сочинения, другие — благодаря состоявшимся в прошлом или продолжающимся и поныне непосредственным встречам. Связь с этими людьми, в том числе с самыми близкими с точки зрения биографии, в значительной степени определила мировоззрение Седаковой, хотя оно и является новым и исключительно личным. Ее поэтика опирается на русскую и европейскую традицию и представляет собой попытку ее дальнейшего развития:
Предмет нашего исследования отличается своеобразием, присутствует во всех литературных жанрах. Чтобы приблизиться к нему, необходимо смиренно признать его жизненную оригинальность и не пытаться вписать его в какие-либо течения или расхожие таксономические схемы.
Некоторые люди, послужившие Седаковой образцами и источниками поэтического вдохновения, вошли в ее поэтический мир через свои сочинения, другие — благодаря состоявшимся в прошлом или продолжающимся и поныне непосредственным встречам. Связь с этими людьми, в том числе с самыми близкими с точки зрения биографии, в значительной степени определила мировоззрение Седаковой, хотя оно и является новым и исключительно личным. Ее поэтика опирается на русскую и европейскую традицию и представляет собой попытку ее дальнейшего развития:
<…> Я достаточно рано поняла, что состояние поэзии во второй половине XX века требует большого внимания и что новаторство, заключающееся в новой языковой свободе и глубине, которыми мы обязаны как европейским, так и русским поэтам-модернистам (Мандельштам, Хлебников, Рильке, Элиот, французские символисты <…>), — до сих пор до конца не продумано7.
7 An interview with Olga Sedakova. P. 193.
<…> Я достаточно рано поняла, что состояние поэзии во второй половине XX века требует большого внимания и что новаторство, заключающееся в новой языковой свободе и глубине, которыми мы обязаны как европейским, так и русским поэтам-модернистам (Мандельштам, Хлебников, Рильке, Элиот, французские символисты <…>), — до сих пор до конца не продумано7.
7 An interview with Olga Sedakova. P. 193.
Поиск «языковой свободы» не означает разрыва с исторической реальностью, в которой живет Седакова, и потому тяготеет к «простоте, прошедшей школу трудностей, и к ясности, осознающей драматическое напряжение современности»8. На тематическом уровне ее поэтика стремится не столько к «экстенсивности», сколько к «интенсивности»: далекая от основных настроений постмодернистского искусства, поэтология Седаковой проявляет своеобразную всеохватность, не исключающую движения «вниз», но вписывающую его в кенотическое напряжение:
8 Ibid. P. 194.
Поиск «языковой свободы» не означает разрыва с исторической реальностью, в которой живет Седакова, и потому тяготеет к «простоте, прошедшей школу трудностей, и к ясности, осознающей драматическое напряжение современности»8. На тематическом уровне ее поэтика стремится не столько к «экстенсивности», сколько к «интенсивности»: далекая от основных настроений постмодернистского искусства, поэтология Седаковой проявляет своеобразную всеохватность, не исключающую движения «вниз», но вписывающую его в кенотическое напряжение:
8 Ibid. P. 194.
Наверное, именно поэтому я столь одинока на современной сцене. <…> Инерция движения вниз мне вполне очевидна. Искусство следует этому вектору уже не одно столетие, «спекулируя на деградации». <…> Но подобное движение в одном направлении само по себе стало бессмысленно инерционным… Когда Бодлер открыл красоту тривиального и даже злого, он привлек внимание читателя расширением опыта, это был своеобразный акт кенозиса. Не случайно Рильке сравнивает проклятого поэта с образом св. Юлиана, целующего прокаженного9.
9 Conform not to this age: an interview with Olga Sedakova by Valentina Polukhina // Reconstructing the Canon: Russian writings in the 1980's / Edited by A.B. McMillin. Amsterdam: Harwood Academic Publishers. 2000. No. 3. P. 44.
Наверное, именно поэтому я столь одинока на современной сцене. <…> Инерция движения вниз мне вполне очевидна. Искусство следует этому вектору уже не одно столетие, «спекулируя на деградации». <…> Но подобное движение в одном направлении само по себе стало бессмысленно инерционным… Когда Бодлер открыл красоту тривиального и даже злого, он привлек внимание читателя расширением опыта, это был своеобразный акт кенозиса. Не случайно Рильке сравнивает проклятого поэта с образом св. Юлиана, целующего прокаженного9.
9 Conform not to this age: an interview with Olga Sedakova by Valentina Polukhina // Reconstructing the Canon: Russian writings in the 1980's / Edited by A.B. McMillin. Amsterdam: Harwood Academic Publishers. 2000. No. 3. P. 44.
Возможно, Седакова одинока в современной поэзии, но не в культуре в широком смысле. В 2000 году в Москве вышел сборник «Наше положение: образ настоящего»10, в который вошли статьи и художественные произведения Ольги Седаковой, Владимира Бибихина, Анны Шмаиной-Великановой, Анатолия Ахутина, Александра Вустина и Сергея Хоружего. Несмотря на различие между участниками сборника, их багажом знаний и мыслями, все они ведут беседу с сегодняшним днем, занимая общую позицию.
10 Наше положение: образ настоящего. M.: Издательство гуманитарной литературы, 2000.
Возможно, Седакова одинока в современной поэзии, но не в культуре в широком смысле. В 2000 году в Москве вышел сборник «Наше положение: образ настоящего»10, в который вошли статьи и художественные произведения Ольги Седаковой, Владимира Бибихина, Анны Шмаиной-Великановой, Анатолия Ахутина, Александра Вустина и Сергея Хоружего. Несмотря на различие между участниками сборника, их багажом знаний и мыслями, все они ведут беседу с сегодняшним днем, занимая общую позицию.
10 Наше положение: образ настоящего. M.: Издательство гуманитарной литературы, 2000.
Речь идет о филологах, философах, поэтах и музыкантах (к ним необходимо прибавить, по крайней мере, имена Сергея Аверинцева и Евгения Пастернака, сына поэта Бориса Пастернака), с которыми Седакова связана с конца 1960-х годов и с которыми, по ее признанию, она ощущает «духовную общность»11. Творческое наследие этих людей в той или иной степени известно литературоведам и философам, оно неоднократно становилось предметом исследования, однако определение «общность» свидетельствует о том, что связь между ее членами не менее важна, чем точка зрения каждого12.
В настоящей статье мы подробно остановимся на связи Седаковой с двумя ее «неподвижными звездами». Во-первых, с Сергеем Аверинцевым — филологом, мыслителем, истинным современным гуманистом, которого Седакова считает своим учителем на пути открытия и понимания культуры прошлого и настоящего, центральной фигуры, определившей построение того, что мы назвали «антропологией». Во-вторых, мы разберем отношения Седаковой с другим поэтом, Борисом Пастернаком. В данном случае речь идет не о личном знакомстве, а о духовной близости. Читатели и литературные критики знают Пастернака прежде всего как автора романа «Доктор Живаго», но до сих пор мало известно о том, как его мировоззрение повлияло на поколение русских писателей 1960-х-1970-х годов, в частности, на членов интересующей нас «духовной общности».
В настоящей статье мы подробно остановимся на связи Седаковой с двумя ее «неподвижными звездами». Во-первых, с Сергеем Аверинцевым — филологом, мыслителем, истинным современным гуманистом, которого Седакова считает своим учителем на пути открытия и понимания культуры прошлого и настоящего, центральной фигуры, определившей построение того, что мы назвали «антропологией». Во-вторых, мы разберем отношения Седаковой с другим поэтом, Борисом Пастернаком. В данном случае речь идет не о личном знакомстве, а о духовной близости. Читатели и литературные критики знают Пастернака прежде всего как автора романа «Доктор Живаго», но до сих пор мало известно о том, как его мировоззрение повлияло на поколение русских писателей 1960-х-1970-х годов, в частности, на членов интересующей нас «духовной общности».
11 Недавно Седакова указала на значение этих отношений для рождения и формирования ее антропологической и культурной «перспективы». См.: Седакова О. «Залог величия его». К истории свободы в России. Выступление на Международной научно-практической конференции «Равнина русская. Опыт духовного сопротивления», Москва, 31 января — 2 февраля 2013 года // www.olgasedakova.com/Moralia/1612 (дата обращения: 15.11.2015).
12 В первом десятилетии XXI века историки заинтересовались этой темой, что доказывают два выпуска Studies in East European thought. Kluwer Academic Publishers. 2006. Vol. 58. No. 2 (см., в частности: Sedakova O. Reflections on Averintsev's method. P. 74−83; Sigov K. Averintsev's Archipelago: towards understanding the era of Post-Atheism. P. 85−93; Sutton J. «Minimal Religion» and Mikhail Epstein's Interpretation of Religion in Late-Soviet and Post-Soviet Russia. P. 107−135) и Vol. 58. No. 4, озаглавленный «Orthodox Christianity» (см., в частности, Stöckl K. Modernity and its critique in 20th century Russian orthodox thought. P. 243−269).
12 В первом десятилетии XXI века историки заинтересовались этой темой, что доказывают два выпуска Studies in East European thought. Kluwer Academic Publishers. 2006. Vol. 58. No. 2 (см., в частности: Sedakova O. Reflections on Averintsev's method. P. 74−83; Sigov K. Averintsev's Archipelago: towards understanding the era of Post-Atheism. P. 85−93; Sutton J. «Minimal Religion» and Mikhail Epstein's Interpretation of Religion in Late-Soviet and Post-Soviet Russia. P. 107−135) и Vol. 58. No. 4, озаглавленный «Orthodox Christianity» (см., в частности, Stöckl K. Modernity and its critique in 20th century Russian orthodox thought. P. 243−269).
Речь идет о филологах, философах, поэтах и музыкантах (к ним необходимо прибавить, по крайней мере, имена Сергея Аверинцева и Евгения Пастернака, сына поэта Бориса Пастернака), с которыми Седакова связана с конца 1960-х годов и с которыми, по ее признанию, она ощущает «духовную общность»11. Творческое наследие этих людей в той или иной степени известно литературоведам и философам, оно неоднократно становилось предметом исследования, однако определение «общность» свидетельствует о том, что связь между ее членами не менее важна, чем точка зрения каждого12.
В настоящей статье мы подробно остановимся на связи Седаковой с двумя ее «неподвижными звездами». Во-первых, с Сергеем Аверинцевым — филологом, мыслителем, истинным современным гуманистом, которого Седакова считает своим учителем на пути открытия и понимания культуры прошлого и настоящего, центральной фигуры, определившей построение того, что мы назвали «антропологией». Во-вторых, мы разберем отношения Седаковой с другим поэтом, Борисом Пастернаком. В данном случае речь идет не о личном знакомстве, а о духовной близости. Читатели и литературные критики знают Пастернака прежде всего как автора романа «Доктор Живаго», но до сих пор мало известно о том, как его мировоззрение повлияло на поколение русских писателей 1960-х-1970-х годов, в частности, на членов интересующей нас «духовной общности».
В настоящей статье мы подробно остановимся на связи Седаковой с двумя ее «неподвижными звездами». Во-первых, с Сергеем Аверинцевым — филологом, мыслителем, истинным современным гуманистом, которого Седакова считает своим учителем на пути открытия и понимания культуры прошлого и настоящего, центральной фигуры, определившей построение того, что мы назвали «антропологией». Во-вторых, мы разберем отношения Седаковой с другим поэтом, Борисом Пастернаком. В данном случае речь идет не о личном знакомстве, а о духовной близости. Читатели и литературные критики знают Пастернака прежде всего как автора романа «Доктор Живаго», но до сих пор мало известно о том, как его мировоззрение повлияло на поколение русских писателей 1960-х-1970-х годов, в частности, на членов интересующей нас «духовной общности».
11 Недавно Седакова указала на значение этих отношений для рождения и формирования ее антропологической и культурной «перспективы». См.: Седакова О. «Залог величия его». К истории свободы в России. Выступление на Международной научно-практической конференции «Равнина русская. Опыт духовного сопротивления», Москва, 31 января — 2 февраля 2013 года // http://www.olgasedakova.com/Moralia/1612 (дата обращения: 15.11.2015).
12 В первом десятилетии XXI века историки заинтересовались этой темой, что доказывают два выпуска Studies in East European thought. Kluwer Academic Publishers. 2006. Vol. 58. No. 2 (см., в частности: Sedakova O. Reflections on Averintsev's method. P. 74–83; Sigov K. Averintsev's Archipelago: towards understanding the era of Post-Atheism. P. 85–93; Sutton J. «Minimal Religion» and Mikhail Epstein's Interpretation of Religion in Late-Soviet and Post-Soviet Russia. P. 107–135) и Vol. 58. No. 4, озаглавленный «Orthodox Christianity» (см., в частности, Stöckl K. Modernity and its critique in 20th century Russian orthodox thought. P. 243–269).
Авторизованный перевод с итальянского Анны Ямпольской
